Она не выглядела опечаленной, не ломала пальцы и не комкала в руках носовой платок. Вошла, села, спокойно сложила руки на коленях. В глазах нет готовности заплакать, под глазами — никаких черных кругов. И я, со всем своим опытом, ее состояния не «прочитала» совершенно. Впрочем, женщина по имени Надежда, смотрит
аниме Ван Пис, вошедшая ко мне в кабинет, и вправду не грустила и не расстраивалась. Она была в отчаянии. Вы знаете, что такое болезнь Янского-Бильшовского? — ровно спросила женщина. Не-а, — довольно легкомысленно отозвалась я. — Ни разу не слышала. У меня, к сожалению, нет базового медицинского образования. Это что-то редкое? Да, редкое. Она замолчала. И молчала долго.
И я наконец увидела ее глаза — прогоревшие угли, залитые холодной водой. У кого эта болезнь? — разом подобравшись, спросила я. У моего сына. Сколько ему лет? Через месяц исполнится четыре года. («”Исполнится”, сказано утвердительно, стало быть, он не умирает прямо сейчас», — с некоторым облегчением подумала я). Что такое эта болезнь? Ну, по сути? Нейрональный цероид-липофусциноз, — четко и равнодушно выговорила женщина. Я попыталась быстренько что-нибудь извлечь из этой абракадабры, опираясь на свое полузабытое биологическое образование. То, что извлеклось, выглядело неутешительно. Нечто нейродегенеративное и, скорее всего, генетическое. Тип наследования? Аутосомно-рецессивный.
Ага, это значит, что оба родителя являются носителями дефектного гена и вероятность рождения у них больного ребенка — двадцать пять процентов. Господи, как же мальчику не повезло! Я откладываю главный вопрос. И она, кажется, это понимает. Это лечится? Нет. Только симптоматически.